Дорога идущая впереди нас, мелькала как в черно-белом кино. "Ты прав, чертовски известная. Так этот недотепа, присматривает себе машину, и вдруг видит почти новый Кадилак на лужайке одного парня." "Я же сказал, что я - " "Да, ну и значит там табличка под стеклом - ПРОДАЕТСЯ." У него была сигарета за ухом. Когда он поднял руку чтобы ее достать, его футболка немного приподнялась и я смог увидеть еще один большой черный шов. Затем он взял ее, и футболка вернулась на место. "Паренек, знает, что Кадиллак ему не по карману, но все же, чем черт не шутит. Ну и он подходит к хозяину "Кэдди" и спрашивает, сколько тот хочет за тачку. А хозяин, снимает повязку, потому что он мыл машину, - и говорит, 'Тебе сегодня повезло. Всего семь с половиной сотен баксов и машина твоя." Выскочил прикуриватель. Стауб достал его и поднес к концу сигареты. Он ехал в дыму, и я видел, как тоненькие струйки сочились из швов держащих его голову на плечах. "Паренек смотрит на приборную доску "Кэдди" и видит, что тачка даже еще не обкатана. Он говорит хозяину, 'Ага, конечно, это так же смешно как стеклянная дверь в субмарине." А тот отвечает, 'Никаких шуток приятель, выкладывай наличные, и она твоя. Вот дьявол, я возьму даже чек, ты мне нравишься.' А парень говорит ... " Я выглянул в окно. Все же я где-то слышал эту историю, давно, возможно, когда еще учился в школе. Но вместо Кадиллака там, говорилось про "Штормовик", но все остальное было похоже. "Парень говорит - 'Быть может мне только семнадцать, но я не такой придурок, потому как никто не продаст такую машину, всего за семь с половиной сотен баксов. Тогда хозяин говорит ему что он делает это потому, как в ней воняет, и этот запах въелся в машину, он перепробовал все, но ничего не берет эту вонь. Он был в продолжительном отъезде по делам, уехал всего на..." "... несколько недель," сказал водитель. Он улыбался, как будто считал, что рассказывает нечто смешное. "И когда он вернулся, то нашел свою жену мертвой в машине, она умерла, сразу как только он уехал. Я не знаю, было ли это самоубийство или инфаркт, но она уже начала разлагаться, и машина провоняла этим запахом насквозь, поэтому он ее и продает." Он хохотнул. "Хах, ни хрена себе история!" "Почему же он не позвонил домой?" Мой рот не подчинялся мне. Мой мозг спал. "Он отсутствовал две недели по своим делам, и не разу не позвонил чтобы узнать что там с его женой?" "Ну," сказал водитель, "не в этом смысл, приятель, тебе не кажется? Какого хрена, он продал машину - вот в чем смысл. В конце концов, можно ездить с открытым окном, ведь так? Это всего навсего история. Фантастика. Я вспомнил о ней, из-за этой вони. А здесь действительно воняет." Он замолчал. Я подумал: он ждет чтобы я что-то добавил, хочет чтобы мы покончили с этим. И я тоже этого хотел. Правда. Но что потом? Что он сделает потом? Он, показал на свой жетон с надписью: Я ЕЗДИЛ ВЕРХОМ НА ПУЛЕ В ПАРКЕ УЖАСОВ, Лакония. Я заметил, что под его ногтями была земля. "Вот где я был сегодня," сказал он. "В парке ужасов. Я кое-что сделал для одного парня, и он дал мне однодневный пропуск. Моя подружка, должна была поехать со мной, но позвонила и сказала что не сможет, у нее опять эти месячные, из-за которых он скулит как собака. Это хреново, но я спрашиваю себя, где альтернатива? Лучше пусть течет, а иначе я окажусь в дерьме, мы оба будем в дерьме." Он издал звук, отдаленно напоминавший смешок. "Поэтому я поехал один. Не будет же этот билет пропадать просто так. Ты был когда-нибудь в парке ужасов?" "Да," сказал я. "Однажды. Когда мне было двенадцать." "С кем ты был там?" спросил он. "Ты ведь не ездил туда один, тебе ведь было лишь только двенадцать." Но ведь я ему не говорил об этом? Он просто играл со мной, все время водя меня за нос. Я было подумал, о том чтобы открыть дверь, и прыгнуть в ночь, стараясь закрыть голову руками, прежде чем ударюсь о землю, но он наверняка успеет схватить меня, и затолкнуть обратно в машину, прежде чем я прыгну. Все что мне остается, это сидеть здесь держа руки вместе. "Нет, " сказал я. "Мы были там вместе с отцом." "Ты ездил верхом на пуле? Я ездил на этой хреновине четыре раза. Твою мать! Она переворачивается! Он посмотрел на меня, и снова пустой смешок слетел с его губ. Лунный свет отражался в его глазах, делая их похожими на белые круги, похожими на глаза статуи. И тут я понял, что он был больше чем просто мертвец - он сошел с ума. "Скажи мне правду, ты ведь ездил на ней, Алан?" Я хотел сказать ему, о том что он не правильно назвал мое имя, меня звали Гектор, но какой был в этом смысл? Мы уже подошли к концу. "Да," прошептал я. Ни одного огонька кроме луны. Деревья кружились в диком танце, как на маскараде. Дорога впереди нас, то появлялась исчезала из виду. Я посмотрел на спидометр, и увидел что он гнал со скоростью восемьдесят миль в час. Мы оседлали пулю, да, именно сейчас, я и этот мертвец, который гнал как черт. "Да, я ездил на ней." "Неа," сказал он. Он затянулся, и я снова увидел, струйки дыма выходившие сквозь швы на шее. "Никогда. И только не с твоим отцом. Ты стоял там, ждал своей очереди, но только ты был с матерью. Очередь была длинная, там всегда длинная очередь, а твоя мать не хотела стоять там, на самом пекле. Она и тогда была уже толстой, и жара донимала ее. Но ты канючил, канючил, канючил весь день, и в конце когда подошла твоя очередь, ты струсил. Разве не так?" Я молчал. Мой язык пристал к небу. Мертвец поднял свою руку. В свете приборной панели его кожа казалась желтой. Он едва коснулся ей моих сцепленных рук, и они безвольно разжались как от прикосновения волшебной палочки. "Ведь так?" "Да," шептал я. Я не мог ничего поделать, я мог лишь только шептать. "Когда мы подошли к краю, я увидел, как высоко это было, как люди кричали там, и как она переворачивалась... я струсил. Мама дала мне оплеуху, и молчала до самого дома. Я никогда не ездил верхом на пуле." По крайней мере, до этого момента. "Парень, она того стоит. Она лучшая. Именно то, что нужно. Единственная стоящая вещь в этом парке. Я притормозил по пути домой, чтобы взять пару пива, около тамошнего магазинчика. Хотел заехать по дороге к своей подружке, чтобы отдать ей этот жетон, ради шутки." Он показал на жетончик висевший на его груди, затем, открыл окно и щелчком отправил сигарету в темноту. "Ты ведь знаешь что было дальше?" Конечно же я знал. Одна из этих историй с приведениями, не так ли? Он разбился на своем Мустанге, и когда копы обнаружили его, он сидел на переднем сидении мертвый, а его голова покоилась на заднем сидении, с пустым стеклянным взглядом, уставившись в потолок, и теперь в полнолуние с сильным ветром его можно увидеть на Ридж-Роуд, уиии-хааа, мы вернемся после короткой рекламы. Теперь я знаю, то чего не знал раньше, самые страшные истории, те которые ты слышал от кого-то. Они просто кошмары. "Нет ничего лучше похорон," сказал он, и засмеялся. "Ведь именно так ты сказал? Ты прокололся здесь, Ал. Да именно здесь, вне всякого сомнения. Грубая ошибка." "Выпусти меня," шептал я. "Пожалуйста." "Ну," сказал он, поворачиваясь лицом ко мне, "мы ведь еще не закончили наш разговор? Ты знаешь кто я?" "Ты призрак," сказал я. Он слегка хмыкнул, и в отражении спидометра я увидел как уголки его губ скривились. "Ну же, ты же способен на большее. Хренов Каспер. Я что летаю? Или ты можешь видеть сквозь меня?" Он поднес одну руку к моему лицу, сжал и разжал кулак. Я мог слышать, сухой, скрип его сухожилий. Я попытался что-то сказать. Не знаю что, да это и не важно, потому как не смог вымолвить ни звука. "Я что-то вроде послания," сказал Стауб. "Чертова дверь между мирами, что скажешь? Я появляюсь довольно таки часто, всегда когда есть подходящие обстоятельства. Следишь за мыслью? Я считаю, что кто бы там не правил балом, бог или еще кто, он любит позабавиться. Иногда он позволяет тебе поглядеть что же там за гранью бытия. И наверное это правильно. Сегодня все было как надо. Ты один на дороге... мать в больнице... ловишь попутку..." "Если бы я поехал со стариком, то этого бы не произошло," сказал я. "Ведь так?" Сейчас я отчетливо чувствовал запах, трупный запах, запах химикатов, и гниющего мяса, не понимая, как я мог перепутать это с чем-то еще. "Трудно сказать," сказал Стауб. "Быть может, старик о котором ты говоришь был тоже мертв." Я вспомнил резкий стеклянный голос старика дергающего свой конец. Нет, он был жив, и я променял запах его машины, на нечто гораздо хуже. "Ладно, приятель, нам некогда рассуждать об этом. Еще пять миль, и мы снова въедем в жилой район. Еще семь миль и мы уже будем в черте Левистона. Так что ты должен решить." "Решить что?" Черт, если бы я только знал. "Кто будет ездить верхом на пуле, а кто останется на земле. Ты или твоя мать." Он повернулся, и посмотрел прямо мне в глаза, я увидел его глаза, заполненные лунным светом. Он улыбнулся шире, и я заметил, что большая половина зубов у него отсутствовала, выбило в результате аварии. Он отпустил руль. "Я должен забрать одного из вас, приятель. И раз уж ты здесь, тебе и решать. Что скажешь?" Но ведь это бессмысленно... чуть не слетело с моих губ, но я мог этого и не говорить, был ли в этом смысл? Он говорил серьезно. Со смертельной серьезностью. Передо мной пробежали все те годы, которые мы провели вместе, Алан и Джина Паркер, одни на целом свете. У нас было много хорошего, но было и плохое. Заплатки на моих трусах, ужин приготовленный на скорую руку. Другие дети ежедневно получали четвертак, на горячий обед, я же всегда получал сэндвич с арахисовым маслом, или куском копченой колбасы завернутой в уже черствый кусок хлеба, как в этих россказнях про бедных детей просящих на хлеб. Она работала Бог знает в скольких ресторанах, и закусочных, чтобы содержать нас. Я вспоминал, ее временами отлучавшуюся с работы, чтобы поговорить со представителем из Организации по Помощи Детям. Она одетая в свой лучший костюм, он одетый слишком шикарно для на нашей крохотной кухни, даже я, будучи девятилетним маленьким мальчиком, смог бы объяснить все лучше чем она, его записная книжка и блестящая ручка зажатая между пальцев. Краснея, она отвечала на его обескураживающие вопросы, которыми он беспрерывно засыпал ее, со своей застывшей идиотской улыбкой, она предлагавшая ему лишнюю чашку кофе, ведь если он напишет в рекомендации нужные слова, мы получим на пятьдесят долларов больше, чертовых пятьдесят баксов. Как лежа на ее кровати, я заливался слезами после его ухода, потом шел и садился рядом с ней, а она пыталась улыбнуться, говорила что ОПД, это не Организация Помощи Детям, а Общество Полных Дебилов. И потом мы вместе смеялись, потому что от это становилось легче. Когда в мире не было никого кроме тебя и твоей полной, дымящей как паровоз матери, смех был единственным спасением, от того чтобы не сойти с ума, и не начать бросаться с кулаками на стену. Но это было не все. Мы были маленькими людьми, и для нас, тех кто вел настоящую борьбу за выживание, как та мышь в мультике, смех над такими придурками, был единственным удовольствием, которое мы могли себе позволить. Она, работавшая на всех этих чертовых работах, иногда беря приработки, и откладывая все деньги заработанные с таким трудом, в копилку с надписью Деньги-На-Колледж-Для-АЛАНА - как в этих чертовых историях про нищих детей попрошаек, да, да - все время повторяя мне снова и снова, что я должен стараться изо всех сил, в то время как другие ребята в школе развлекались соря деньгами направо и налево, я не мог, и даже если бы она откладывала все свои чаевые до конца своих дней в мою копилку, этого все равно было бы мало, но все же я мог получить стипендию и различные премии, если бы собирался идти учиться в колледж, а я собирался, потому как это был единственный выход, для меня и для нее. И я действительно старался, потому что я не был слепым, я видел как она прибавляла в весе, видел как она курила сигарету за сигаретой (это было ее единственным удовольствием... то что осталось от ее личной жизни, если вы понимаете что я имею ввиду), и я знал что однажды нам придется поменяться ролями, и мне придется заботиться о ней. С высшим образованием, и хорошей работой, быть может мне бы это и удалось. И я хотел этого. Я любил ее. Она была не в настроении в тот день, когда мы были в парке ужасов стоя в очереди, и в конце когда я струсил она дала мне подзатыльник, это случалось довольно часто - но несмотря на это я любил ее. Быть может частично даже за это. Я любил ее так же сильно когда она била меня, как и когда целовала. Вы можете это понять? Я тоже. Так и должно быть. Я не думаю, что можно взять и запросто объяснить отношения в семье, а мы были семьей, я и она, самой маленькой семьей на свете, тесной семьей из двух человек, маленьким разделенным секретом. И если бы меня кто-нибудь спросил, я бы ответил что сделаю все что угодно ради нее. А сейчас был именно такой случай. Готов ли я был умереть ради нее, умереть вместо нее, несмотря на то что она уже прожила половину своей жизни, возможно даже большею ее часть. В то время как я еще только начинал свою. "Что скажешь, Ал?" спросил Джордж Стауб. "Время не ждет." "Я не смогу ответить," сказал я. Луна плывшая над дорогой была на удивление прекрасной. "Это не честный вопрос." "Я знаю, и поверь мне, так говорят все." Затем он понизил голос. "Но знаешь что я тебе скажу приятель, если со светом первого дома стоящего на дороге, ты не решишься, мне придется забрать вас обоих." Замолчав его лицо приняло радостное выражение, как если бы он вспомнил, что были еще и хорошие новости. "Вы бы могли ехать вместе, сев на заднем сидение, болтая о старых добрых временах, как ты считаешь?" "Ехать куда?" Он не ответил, быть может он просто не знал. Деревья сливались перед глазами как чернила. Свет от фар утопал в ночи, дорога быстро мелькала. Мне было всего двадцать один. Я уже не был девственником, но с девушкой был всего раз, да и я был пьян в стельку, поэтому не помнил на что это было похоже. Было тысячу мест в которых я хотел побывать - Лос-Анджелес, Таити, быть может Лютенбах, Техас - и тысячу вещей которые я хотел сделать. Моей матери было сорок восемь, и это было уже порядком, черт побери. Миссис МакКурди, сказала что она еще молода, но ведь она сама уже была старухой. Моя мать любила меня, работала все эти годы только ради меня, но есть ли в этом моя вина? Быть рожденным и требовать, что бы она жила только ради меня? Ей было сорок восемь. Мне было всего двадцать один. У меня как говорится, была еще вся жизнь впереди. Но как бы вы судили? Как бы вы ответили на такой вопрос? Деревья проносились мимо. Луна была похожа на яркое мертвенно бледное глазное яблоко. "Приятель, лучше поторопись," сказал Стауб. "Мы уже почти приехали." Я открыл рот что бы ответить, но вместо слов вырвался только стон. "Сейчас, " сказал он, и пошарил рукой на заднем сиденье. Его футболка опять задралась и мне снова открылся его страшный шрам на животе (я бы мог обойтись без этого зрелища). Были ли там внутренности, или всего на всего обработанный хлопок? Он повернулся обратно держа в руке банку пива - одну из тех самых, которые он наверняка купил перед своей последней поездкой. "Я понимаю тебя," сказал он. "Ты нервничаешь, и у тебя пересохло во рту. Вот возьми." Он протянул мне банку пива. Я взял ее, открыл, дернув за кольцо, и жадно глотнул. Пиво было холодным и не много горьким. С тех самых пор, я не пью пиво. Я просто не могу его переносить Я с трудом могу смотреть рекламу на ТВ. Впереди нас, в темноте замерцал первый огонек. "Быстрее Ал, - ты должен решить. Это первый дом, он сразу за этим холмом. Если ты хочешь что-то сказать мне, то сейчас самое время. " Огонек исчез, затем вернулся, на этот их было несколько. Это были окна домов. В них жили обычные люди - которые сейчас смотрели телевизор, кормили кошку, быть может даже спускали сидя в ванне. Я представил нас стоящих в очереди в парке ужасов, Джина и Алан Паркер, большую женщину с маленькими темными заплатками подмышками ее кофты, и ее маленького мальчика. Она не хотела, стоять в этой очереди, Стауб бы прав на счет этого... но я ныл, ныл, ныл. Черт, он был прав и на счет этого. Она дала мне подзатыльник, но она все равно стояла со мной в очереди. Она всегда была со мной, и воспоминаниям не было конца, но время поджимало. "Бери ее," сказал я, когда свет окон первого дома стал отчетливо виден. Мой голос был громким, и полным отчаяния. "Забирай ее, возьми мою мать, не трогай меня." Банка выпала из моих рук на пол, и я закрыл лицо руками. Я почувствовал как он коснулся моей рубашки, перебирая пальцами, и осознал что все это была лишь проверка. Я не прошел тест, и сейчас он вырвет мое еще бьющееся сердце из груди, как один из этих восточных джинов-убийц. Я закричал. Он убрал руку - как будто бы передумав в последнюю секунду, и накрыл меня. В этот момент, запах мертвой гниющей плоти ударил мне в нос, и на мгновение я ощутил себя мертвым. За этим последовал щелчок открывающейся двери, и порыв свежего воздуха, ворвался в машину, смывая всю эту вонь. "Сладких снов, Ал," крикнул он мне на ухо, и вытолкнул из машины. Я выпал в эту ветреную октябрьскую ночь, готовясь к удару о землю. Наверное я кричал, я точно не помню. Я не почувствовал удара о землю, но когда я очнулся я уже был на земле - я чувствовал ее под ногами. Открыв глаза, я тут же закрыл их. Свет от луны, ослепил меня. Как будто ток прошел через голову, и я почувствовал резкую боль но не в висках, как обычно бывает, когда тебе направляют яркий луч света прямо в глаза, а сзади чуть повыше шеи. Только сейчас я ощутил, что промок насквозь. Но мне было все равно. Я снова был на земле, и это было главным. Чуть приподнявшись на локтях я осторожно приоткрыл глаза. Я знал где я нахожусь, и взгляда вокруг было достаточно чтобы убедиться в этом: я лежал на спине, там же где я и упал, на маленьком кладбище, на верху холма по Ридж-роуд. Луна почти полностью висела надо мной, светившая все также ярко, но все же меньше чем несколько секунд назад. Туман укрывавший кладбище как одеяло, стал более глубоким. Из него торчало несколько надгробий, похожих на маленькие островки посреди целого океана. Я попытался встать, голову снова пронзила адская боль. Осторожно потрогав сзади нее, я обнаружил большую шишку, и коснувшись ее я почувствовал что-то влажное, поднеся руку к глазам, в лунном свете мне показалось что моя кровь была черной. Все же попытавшись еще раз подняться, я наконец-то встал на ноги утопая по колено в тумане. Я развернулся, отыскав глазами пролом в стене и Ридж-роуд сразу за ним. Я не видел своего рюкзака, потому как туман скрыл его, но я знал что он там. Прямо от дороги, в левом шарообразном проеме. Черт, я бы просто запнулся об него. Вот как я все себе это представлял, достаточно кратко без лишних подробностей : я остановился, чтобы отдохнуть на этом холме, зашел на кладбище, огляделся, и пятясь назад в сторону дороги запутался в собственных ногах. Упал, ударившись головой о выступ торчащий из земли. Сколько же я был без сознания? Я не был одним из тех кто может высчитать время по луне с точностью до минуты, но предполагал что чуть дольше часа. Достаточно долго, чтобы мне приснился сон про поездку с этим чертовым мертвецом. Каким мертвецом? Джорджем Стаубом, конечно, именем которое я прочел на надгробной плите, перед тем как упасть. Классический финал, не так ли? Черт-Что-За-Страшный-Сон-Мне-Приснился. А что если я приеду в Левистон, и моя мать окажется мертвой? Всего лишь маленькое безобидное предположение, что скажете? Это была как раз одна из тех историй, которую вы бы могли бы рассказать много лет спустя, где-то уже в конце жизни, и люди бы понимающе качали головами и выражали сочувствие, сидя в своих твидовых жакетах с кожаными заплатами на локтях, говоря о том, как много вещей существует за гранью нашего понимания..., а потом - "К черту Потом," крикнул я в темноту. Туман двигался медленно, как туман в облачном зеркале. "Я никогда не буду рассказывать об этом. НИКОГДА, НИ ЗА ЧТО, в жизни никому не расскажу, даже будучи уже при смерти." Но все произошло именно так, как я это запомнил, я был в этом уверен. Джордж Стауб остановил мне свой Мустанг, и этот безголовый ублюдок потребовал чтобы я сделал выбор. И я сделал свой выбор - с тем как мы спустились к первому дому у холма, продав жизнь своей матери после затянувшейся паузы. Это можно было понять, но от этого бремя моей вины не становилось легче.
